«…Скучно… Змей куда-то запропастился. А жена! Дал же ему Бог такую! Какой толк от нее? Уж, съела бы, что ли это запретное яблоко и дело с концом. Хоть, какое-то развлечение. А так. Скучно в Эдемовом саду. Адам потянулся на шелковой мураве и зевнул. Может, соснуть, часок, другой. На каждый глазок. Хоть, какое-то развлечение…»

«…План созрел сразу же. Гвен решил не крыться, наоборот, принять удар на себя. Подготовка заняла около часа. Появившись около дома жены, принялся ходить взад-вперёд, нервно посматривая на окна Рэни. Глядя со стороны, можно было подумать, что он сильно нервничает. Но это была игра, часть плана. Гвен рассчитывал привлечь внимание ликвидатора и убедить его в том, что они с Рэни задумали что-то. Несколько раз он перебегал через дорогу, интересовался у киоскера временем и возвращался назад. Что ж, если ликвидатор заметил его, всё хорошо, а если нет, старания окажутся напрасными. Но… игра есть игра…»

Основной жанр Михаила Зощенко – комическая новелла. Даже фельетоны его всегда выливались в форму новеллы, и язык их – типичный для Зощенко новеллистический сказ. Неизменный герой юмориста - городской мещанин послереволюционного времени, чаще всего – мелкий служащий. Основной фон новелл Зощенко – густой мещанский быт со всеми оттенками его послереволюционного колорита. Характерные события и мотивы – любовные неудачи, жилищные неудобства, всевозможные материальные затруднения, столкновения и скандалы на улице, в трамвае, в пивной, в обывательской квартирке.

«…Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было видно на противоположном берегу. Лунный столб опять тянулся золотым мостом через всю реку. Словно на прощание примчались звуки старинного ланнеровского вальса. Гагин был прав: я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы. Я отправился домой через потемневшие поля, медленно вдыхая пахучий воздух, и пришел в свою комнатку весь разнеженный сладостным томлением беспредметных и бесконечных ожиданий. Я чувствовал себя счастливым… Но отчего я был счастлив? Я ничего не желал, я ни о чем не думал… Я был счастлив…»

«…Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было видно на противоположном берегу. Лунный столб опять тянулся золотым мостом через всю реку. Словно на прощание примчались звуки старинного ланнеровского вальса. Гагин был прав: я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы. Я отправился домой через потемневшие поля, медленно вдыхая пахучий воздух, и пришел в свою комнатку весь разнеженный сладостным томлением беспредметных и бесконечных ожиданий. Я чувствовал себя счастливым… Но отчего я был счастлив? Я ничего не желал, я ни о чем не думал… Я был счастлив…»

«…Как и было обещано - в подробности не вдаюсь. Одно могу сказать: это было так здорово, что и не высказать!!! Ласковая оказалась - очень многим нашим Кошкам поучиться.
Мы потом валялись у неё в машине - она рассказывала мне, что я, дескать, у неё первый. Хозяева ей ЭТО не разрешают. Боятся, что ЭТО может её испортить, а она очень дорого стоит. А ей ЭТО очень даже необходимо, потому что время идёт, возраст поджимает, она становится нервной, слезливой, вспыльчивой. Аппетит пропадает. Спит плохо. Но уж если спит, то урывками, и сны всю дорогу исключительно про ЭТО. Она три раза уже видела ЭТО у Людей, два раза у Собак и один раз у Кроликов. И с тех пор только об ЭТОМ и думает… Так что если я не очень устал, то не смог бы я сделать ЭТО ещё один раз?…»

«…Как и было обещано - в подробности не вдаюсь. Одно могу сказать: это было так здорово, что и не высказать!!! Ласковая оказалась - очень многим нашим Кошкам поучиться.
Мы потом валялись у неё в машине - она рассказывала мне, что я, дескать, у неё первый. Хозяева ей ЭТО не разрешают. Боятся, что ЭТО может её испортить, а она очень дорого стоит. А ей ЭТО очень даже необходимо, потому что время идёт, возраст поджимает, она становится нервной, слезливой, вспыльчивой. Аппетит пропадает. Спит плохо. Но уж если спит, то урывками, и сны всю дорогу исключительно про ЭТО. Она три раза уже видела ЭТО у Людей, два раза у Собак и один раз у Кроликов. И с тех пор только об ЭТОМ и думает… Так что если я не очень устал, то не смог бы я сделать ЭТО ещё один раз?…»

«…Я замер. Из глубины коридора не спеша, по-утиному покачиваясь, шла огромная негритянка. Я увидел блеск ее белков и почти одновременно услышал мягкое шлепанье босых ног. На ней не было ничего, кроме желтой, блестящей, как будто сплетенной из соломы, юбки. Она прошла мимо меня на расстоянии метра, даже не посмотрев в мою сторону, покачивая слоновьими бедрами, похожая на гигантские скульптуры каменного века, которые можно увидеть в антропологических музеях. Там, где коридор поворачивал, негритянка остановилась и открыла дверь кабины Гибаряна. На мгновение она очутилась в полосе яркого света, падавшего из кабины, потом дверь закрылась, и я остался один. Правой рукой я вцепился и кисть левой и стиснул ее так, что хрустнули кости; бессмысленно огляделся вокруг. Что случилось? Что это было? Внезапно, как будто меня ударили, я вспомнил предостережение Снаута. Что все это могло значить? Кто была эта черная Афродита? Откуда она взялась?…»

«…Я замер. Из глубины коридора не спеша, по-утиному покачиваясь, шла огромная негритянка. Я увидел блеск ее белков и почти одновременно услышал мягкое шлепанье босых ног. На ней не было ничего, кроме желтой, блестящей, как будто сплетенной из соломы, юбки. Она прошла мимо меня на расстоянии метра, даже не посмотрев в мою сторону, покачивая слоновьими бедрами, похожая на гигантские скульптуры каменного века, которые можно увидеть в антропологических музеях. Там, где коридор поворачивал, негритянка остановилась и открыла дверь кабины Гибаряна. На мгновение она очутилась в полосе яркого света, падавшего из кабины, потом дверь закрылась, и я остался один. Правой рукой я вцепился и кисть левой и стиснул ее так, что хрустнули кости; бессмысленно огляделся вокруг. Что случилось? Что это было? Внезапно, как будто меня ударили, я вспомнил предостережение Снаута. Что все это могло значить? Кто была эта черная Афродита? Откуда она взялась?…»

«…Однако самолет №16002 так и не ответил в то раннее утро 30 декабря 1948 года на вызов Майами, точно так же, как он не ответил на вызовы Нового Орлеана, Сан-Хуана и морской береговой охраны. Почти немедленно начались энергичные поиски пропавшего самолета. Сотни судов прочесывали море, десятки самолетов просматривали сверху каждый дюйм его поверхности. Погода была идеальная; спокойная вода, прозрачная в этом районе, была так мелка, что мало-мальски крупные предметы на дне легко просматривались сквозь нее. Но море тщательно скрывает свои тайны: никаких следов "Дакоты-3" не было обнаружено. В опубликованном через шесть месяцев осторожно составленном рапорте министерства гражданской авиации указывалось, что "в данном случае достаточная информация для определения вероятной причины катастрофы отсутствует"…»