«Пловец», сборник повестей кинорежиссера и сценариста Ираклия Квирикадзе, написанных в 80-е годы, непечатные и нечитанные, показывает, что настоящая литература не Лазарь, и в воскрешении не нуждается. Никому дела не было, каким человеком был воскрешенный Лазарь? Чудом являлось то, что он был мертв, и вдруг встал. Этого достаточно. Так и проза Квирикадзе, извлеченная из издательских пещер, где пролежала, заваленная цензурой сначала идеологической, потом коммерческой, оказалась не только живой, но и прекрасной. Как человек. Успевший к тому же за те годы, пока писалась его история, родиться, пережить разные периоды – от романтика и сказочника до жесткого реалиста и философа.

Написание последней повести «Шлюха американского капитана» совпала с распадом империи. Все, что последовало потом в истории и литературе, было потом. Квирикадзе же шел своим путем, лишь отчасти оказываясь рядом с настоящим и будущим. Иногда предсказывая его. Иногда опровергая.

Свой личный перелом, сравнимый с августом 91-го, автор пережил в середине восьмидесятых. Проза до и после отличается разительно. Иногда кажется, что писали совершенно разные люди.

Повести «Пловец» и «Мед для всех» – из тех, что писались при жизни советской литературы неизвестно откуда взявшимися сильными и свободными. Явную крамолу в них обнаружить трудно. Но в то время издано ни при каких условиях быть не могло. И странно читать это сегодня. Возможно, «Пловец» и «Мед» последние образцы русскоязычной прозы, сильной и оригинальной настолько, что хочется поскорее ее с кем-нибудь сравнить, чтоб не была столь необъяснимой. Найти параллельные места, образы, приемы, притом, что никаких постмодернистских раскавыченных цитат, заимствований, талантливых игр с великими от собственной слабости тут рядом не стояло. То германовский Лапшин сам приходит зачем-то. То Довлатов, то Фазиль. То вдруг маркесовское Макондо со всеми его сказочными чудаками. Двойное ретро (писано в восьмидесятые про сороковые) не отдаляет и не приближает героев и конфликты. Истинное в адаптации не нуждается. Квирикадзе говорит о том, что свободные люди были и есть. И ничего с этим не поделаешь. Окружающими они во все времена приговорены быть чудаками. Будь то три поколения пловцов из рода Думбадзе с их отчаянной мечтой добраться вплавь из Батуми в Поти. Или долгожитель Ноэ Лобженидзе, строивший корабль для спасения соплеменников от нового потопа, вызвавший на бой негодяя-председателя колхоза, севший за это на тринадцать лет в лагерь, потерявший память после свадьбы любимой, развозивший по домам бесплатно мед, как дар цветов и солнца.

Для романтики мир Квирикадзе слишком реален. Низость, расчет и насилие в нем – естественны. Выгодная сделка разумна. Отказ от нее – упорство в безумии и ереси. Куры нужны, чтобы рубить им головы, щипать и продавать для жизни в тепле и удобстве с любимой женщиной, а не для того, чтобы им, бескрылым, летать над городом на воздушных шарах. Но из куриного рая успешного вымогателя и городского плантатора последний из рода пловцов и поэтов уходит, чтобы, отвергнув жульническое и разумное предложение ловких спортивных чиновников, плыть вслед за дедом и отцом из Батуми в Поти. Погибая от усталости, но не сдаваясь на милость мира, предлагающего завернуть в ближайший кабак, выпить и отдохнуть, записав рекорд задним числом.

Конфликт героя с миром почти библейский в первых вещах (отказ от обретения богатства ценой потери себя) в двух последних повестях – «Красные ангелы» и «Шлюха американского капитана» – становится жестче. И мир, и предлагаемый им выбор. Тут уж выбирают не между жить в комфорте или парить в сказочной нищете со спокойной совестью.Тут приходится выбирать между уступить или погибнуть. Единственный бонус из первых повестей – родоплеменная память – в этом противостоянии не работает. Герои перебрались из Грузии в Россию. Там с этическими нормами предков в поддержку не согласных на унижение – худо. Происхождение не поддержка. Часто его выставляют в счет для двойной оплаты.

Американский фермер Вильям Смитт приплывает на слабеющей волне союзнического братства помогать русским строить свой сельский коммунизм. Пишет Сталину, что колорадский жук, насланный в газетах на колхозные поля американскими империалистами, на самом деле не существует. И только гибель в любовной драме спасает его от гибели в лагере американским шпионом.

Подростку Никите, влюбленному в неприступную летчицу-героя войны, фамилия Штольц, отречься от которой он не может, как и его родители, отправившиеся по фамильной причине в Сибирь, к любовным терзаниям прибавляет истязания деревенских патриотичных сверстников. И гибнет от своей упертости в нежелании лечь под запавшего на нее генерала НКВД Анна Шагал, слыша вдогон вместо утешения терпением предков вохровское «жидовка» в спину.

И все же проза Квирикадзе милосердна, как сказка или хорошая мелодрама. Хотя счастливых итогов у него немного. Не в победе доброго над злым правда, а в существовании свободных вопреки. Нет света в конце, потому что тоннеля нет. Свет исходит из самого текста. И кажется, сегодня он заметнее, чем в той темноте, в которой все это писалось.

Ираклий Квирикадзе. «Пловец. Сборник повестей». М., «Рипол Классик», 2010.

Владимир Цыбульский ГазетаТОЧКАRu