Русская поэзия серебряного века
Мария Александровна Лохвицкая (в замужестве Жибер), подписывавшая стихи «Мирра Лохвицкая», еще при жизни получила имя «Русской Сафо»; любовь была главной темой ее творчества, строка «Это счастье - сладострастье» воспринималась как девиз поэтессы.
В ее ранних стихах любовь - светлое чувство, приносящее семейное счастье и радость материнства; впоследствии жизнь лирической героини осложняется вторжением греховной страсти, вносящей в ее душу разлад. Широкий диапазон этих переживаний помогал стихам, варьирующим одну и ту же тему, не выглядеть однообразными, любовная лирика как бы обретала сюжетность. Все сборники Лохвицкой имели заглавие «Стихотворения» и различались только датировками; возникал своего рода роман в стихах.
Известность Лохвицкой получила несколько скандальный оттенок после ее увлечения Бальмонтом («Лионелем»): публичный обмен посланиями в стихах и взаимные посвящения соответствовали присущему Лохвицкой ореолу «вакханки». Однако Бунин, хорошо ее знавший и высоко ценивший, отмечал несовпадение этой репутации с реальным человеческим обликом поэтессы: «… мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива…»
В ее ранних стихах любовь - светлое чувство, приносящее семейное счастье и радость материнства; впоследствии жизнь лирической героини осложняется вторжением греховной страсти, вносящей в ее душу разлад. Широкий диапазон этих переживаний помогал стихам, варьирующим одну и ту же тему, не выглядеть однообразными, любовная лирика как бы обретала сюжетность. Все сборники Лохвицкой имели заглавие «Стихотворения» и различались только датировками; возникал своего рода роман в стихах.
Известность Лохвицкой получила несколько скандальный оттенок после ее увлечения Бальмонтом («Лионелем»): публичный обмен посланиями в стихах и взаимные посвящения соответствовали присущему Лохвицкой ореолу «вакханки». Однако Бунин, хорошо ее знавший и высоко ценивший, отмечал несовпадение этой репутации с реальным человеческим обликом поэтессы: «… мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива…»
Чувственная и жизнелюбивая по поверхности лирика Лохвицкой, воспевающая греховную страсть, таила душевную чистоту и простодушие, глубокую религиозность; склонность к мистицизму явственно сказалась в поздних стихах с их предчувствием близкой смерти.
Одним из главных достоинств Лохвицкой всегда был легкий и мелодичный стих (уже первый ее сборник 1896 г. был отмечен Пушкинской премией Академии наук). Но последующим поэтическим поколениям ее лирика часто казалась лишенной глубокой мысли и традиционной по форме. На поэзию модернизма Лохвицкая заметного влияния не оказала. Едва ли не единственным и фанатическим поклонником ее стал Игорь Северянин, создавший своеобразный культ поэтессы; благодаря ему имя Лохвицкой попало в декларации эгофутуристов как их предшественницы.
Умерла от туберкулеза 36 лет, оставив пятерых детей.
Изд.: Лохвицкая М. Стихотворения. Т. 1-5. СПб., 1900-1904.
Источник: Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.
Одним из главных достоинств Лохвицкой всегда был легкий и мелодичный стих (уже первый ее сборник 1896 г. был отмечен Пушкинской премией Академии наук). Но последующим поэтическим поколениям ее лирика часто казалась лишенной глубокой мысли и традиционной по форме. На поэзию модернизма Лохвицкая заметного влияния не оказала. Едва ли не единственным и фанатическим поклонником ее стал Игорь Северянин, создавший своеобразный культ поэтессы; благодаря ему имя Лохвицкой попало в декларации эгофутуристов как их предшественницы.
Умерла от туберкулеза 36 лет, оставив пятерых детей.
Изд.: Лохвицкая М. Стихотворения. Т. 1-5. СПб., 1900-1904.
Источник: Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.
| ПОД ЗВУКИ ВАЛЬСА В корсаже голубом, воздушна и стройна, Как светлый эльф, явилася она И стала посреди арены… Весь блестками искрится тонкий стан, Скрывает бледность слой румян, И гибкие трико обтягивает члены. Послав небрежный публике привет, К трапеции под град рукоплесканья Она приблизилась… Лазурный, мягкий свет Был брошен на нее, как лунное сиянье. Одной рукой взяла она канат И тихо подниматься стала, Слегка откинувшись назад, Все выше, выше… Нежно зазвучала В оркестре арфа, страстно ей вослед Певучих скрипок несся лепет знойный, И лился трепетно лазурный, мягкий свет… И вот, на высоте, с улыбкою спокойной Над бездною повиснула она Вся из лучей как будто создана… Но из толпы беспечно-равнодушной, Не отрываясь ни на миг, Чей взор следит ее полет воздушный? Знакомый взгляд, знакомый лик!.. И вспомнила она тенистые аллеи, Гирляндами плюща увитый старый дом, Дерновую скамью у мраморной Психеи И кущи белых роз, разросшихся кругом… На бархат и атлас в таинственном покое Струится лунный свет с небесной высоты, Бледнит его лицо безумно-дорогое, Прекрасные и гордые черты. Но близок час зари; редеет мрак алькова – И с шелестом ветвей, и с щебетаньем птиц, Врывается в окно луч солнца золотого, Свевая сладкий сон с опущенных ресниц, И дрогнули они в минуту пробужденья, Огонь двух черных глаз зажегся страстью вновь… О, где ты, сон любви, блаженного виденья, Где запах белых роз, и солнце, и любовь? И думою терзаясь беспокойной, Склонив головку на плечо, Она забылася… И несся горячо Певучих скрипок лепет знойный И вскрикнуть ей хотелось: «О, прости! В прощенье лишь возможно мир найти… О, вспомни радость прежних дней, Волшебный сон былого счастья, Всю страсть, весь жар любви твоей, Все упоенье сладострастья! О, вспомни боль тоски немой, Минут тяжелых испытанье, Покорность в ревности немой, В самом безумии страданья! О, вспомни светлые мечты, Все, что слилось с душой моею, Все, что забыл так скоро ты, Все, что забыть я не умею!» Под тихий вальс очнувшися опять, Качаясь с грацией свободной, Она старалася поймать Тот взгляд пытливый и холодный. И взоры встретились… Что нежные глаза В глазах знакомых прочитали – Осталось тайною, и жгучая слеза Страданье выдала едва ли… Но выше лишь качавшийся канат Под легкой ношею вздымался… Еще один последний взгляд, И… крик пронзительный раздался Средь наступившей тишины… И что-то светлое, как чистый луч луны, Мелькнуло в воздухе… Под шум и ликованье, Окончив путь тяжелый испытанья, Как яркая, падучая звезда, Она, блеснув на миг, померкла навсегда. ПЕСНЬ ТОРЖЕСТВУЮЩЕЙ ЛЮБВИ Мы вместе наконец!.. Мы счастливы, как боги!.. Нам хорошо вдвоем! И если нас гроза настигнет по дороге, – Меня укроешь ты под ветром и дождем Своим плащом! И если резвый ключ или поток мятежный, Мы встретим на пути, – Ты на руках своих возьмешь с любовью нежной Чрез волны бурные меня перенести, – Меня спасти! И даже смерть меня не разлучит с тобою, Поверь моим словам. Уснешь ли вечным сном, – я жизнь мою с мольбою, С последней ласкою прильнув к твоим устам Тебе отдам! 1892, 20-го ноября | * * * Поймут ли страстный лепет мой, Порывы пламенных мечтаний, Огонь несбыточных желаний, Горячий бред тоски больной? Ужель твоя душа одна Мои стремленья не осудит, И для нее лишь ясной будет Туманных мыслей глубина? Быть может – да, быть может – нет, Но сердце ждет с надеждой вечной – Иль здесь, иль в жизни бесконечной Желанный услыхать привет. 7 декабря 1892 г. УМЕЙ СТРАДАТЬ Когда в тебе клеймят и женщину, и мать, – За миг, один лишь миг, украденный у счастья, Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, – Умей молчать! И если радостей короткой будет нить, И твой кумир тебя осудит скоро, На гнет тоски, и горя, и позора, – Умей любить. И если на тебе избрания печать, Но суждено тебе влачить ярмо рабыни, Неси свой крест с величием богини, – Умей страдать! * * * Азраил, печальный ангел смерти, Пролетал над миром усыпленным, Бледный лик его сиял чудесно Неземной и страшной красотою. И роптал печальный ангел смерти: «Боже! Все здесь любит и любимо, И звезда с звездою жаждет слиться, Только я – один страдаю вечно! Все меня живое ненавидит И встречает с трепетом и страхом, Не клянут меня одни лишь дети, Только дети, ангелы земные!»… И роптал печальный ангел смерти, С смоляных ресниц ронял он слезы, И, упав на дно морской пучины, Эти слезы обращались в жемчуг… — Азраил! Прекрасный ангел смерти! Не роняй бесценный жемчуг в море, – Без тоски, без трепета и страха Жду с тобой блаженного свиданья! Отвори мне дверь моей темницы, Дай расправить связанные крылья, – И с тобой я буду неразлучна И любить тебя я буду вечно! ДВЕ КРАСОТЫ Лазурный день. На фоне бирюзовом Как изумруд, блестит наряд ветвей, И шепот их – о счастье вечно-новом, О счастье жить – твердит душе моей. Немая ночь. Рассыпанных над бездной – Мерцанье звезд в далекой вышине… В груди тоска! – И рвусь я в мир надзвездный, Хочу уснуть… и умереть во сне. МОЙ ЗАМОК Мой светлый замок так велик, Так недоступен и высок, Что скоро листья повилик Ковром заткут его порог. И своды гулкие паук Затянет в дым своих тенет, Где чуждых дней залетный звук Ответной рифмы не найдет. Там шум фонтанов мне поет, Как хорошо в полдневный зной, Взметая холод вольных вод, Дробиться радугой цветной. Мой замок высится в такой Недостижимой вышине, Что крики воронов тоской Не отравили песен мне. Моя свобода широка, Мой сон медлителен и тих, И золотые облака, Скользя, плывут у ног моих. |
