Порой беллетристику считают делом второстепенным – в лучшем случае. Справочники, руководства, самоучители «Как нам обустроить подвал» – вот полезные книги. От мемуаров и прочего нон-фикшна тоже бывает толк. Но вымысел – сплошное надувательство. А из всех вымыслов бесполезнейший – фантастика. Занятие для праздных умов. Писатель ладно, писатель на хлеб зарабатывает, но что получает читатель, кроме приятного времяпрепровождения?

Можно возразить, мол, досуг тоже важен, хорошо отдохнуть дорогого стоит. Но не одним досугом живет литература. Даже вовсе не досугом, досуг так, побочный эффект. Потребность в выдумках базируется на основном инстинкте человека, инстинкте выживания. Выдумки, «фикшн» отвечают на главнейший вопрос: что будет, если? Он встает перед каждым человеком: что будет, если я поругаюсь с начальством? куплю дачу? женюсь на миллиардерше? стану народовольцем? заболею? научусь рисовать? постригусь в монахи? найду квадратуру круга? посвящу жизнь спасению китов? переселюсь из Москвы в Гвазду? и наоборот? И потому каждый из нас становится литератором, бери выше – поэтом, объясняя жене, насколько интереснее станет жизнь с новым компьютером.

Вопросы, встающие перед государственными деятелями, ещё более значимы. И тут моделирование мира важно, как никогда. Саддам Хусейн и Екатерина Вторая, Сталин и Троцкий, Мао Цзе Дун и Хо Ши Мин пробовали себя в литературе, и получалось очень даже неплохо. Владимир Ульянов-Ленин считал себя профессиональным литератором. Уинстон Черчилль и вовсе получил Нобелевскую премию, а Леонид Брежнев – Ленинскую. Пожалуй, это более характеризует премии, но все же…

Наполеон как-то сказал, что главное – ввязаться в битву, а там видно будет. Тут он либо дезинформировал вероятного противника, либо чистосердечно заблуждался. Битва без плана, без прогноза, без всесторонней оценки своих возможностей и возможностей соперника – штука крайне рискованная. Нет чтобы сесть за стол и написать, если не роман, то повесть «Я жгу Москву» и отдать на суд читателей. Ещё лучше – объявить всеимперский конкурс беллетристов на тему «Вторжение в Россию» с широчайшим обсуждением. Европейские романисты прониклись бы духом, описали бы холод и голод на тысячеверстных пространствах, партизанские вылазки, Березину, глядишь, остались бы французы дома. Сколько бы денег сэкономили! Право, нет ничего практичнее хорошего фантастического романа.

История не знает сослагательного наклонения. А литература только им и существует. Но Наполеон оказался слишком нетерпелив для писательского труда, и потому вышло, что вышло.

Слова Белинского о том, что самый почетный мундир есть фрак литератора – не запальчивое преувеличение. Конечно, есть писатели и писатели. У одних все моделирование не будущего – настоящего едва достигает планки кружка «умелые руки», у других, случается, и не достигает. Что ж, на сто разных писателей приходится пять хороших, а на сто хороших – пять отличных. Не велика ли плата?

Думаю, нет. Литература окупила себя раз и навсегда уже тем, что не допустила третью мировую войну, показав каждому, что такое ядерная битва – без компьютерной помощи, одной лишь силой воображения. Роман Невила Шюта «На берегу» стоит договора ОСВ. Вернее, он и есть договор, заключённый с самим собою каждым, прочитавшим роман или посмотревшим экранизацию. Сейчас и книги не помнят, и фильм подзабыли, но дело сделано: общество получило напряженный иммунитет к ядерной войне. Со второй же мировой дело обстояло иначе. Романы тридцатых годов о новой войне были откровенной халтурой, сочинением с заранее предписанным сюжетом, «взвейся да развейся», и потому 22 июня многие не представляли, как оно обернется. Настроение царило бодрое, даже «ура» кричали.

Но мир – это не только война. Семь миллиардов человек идут по канату над пропастью. Назад не повернешь, на месте стоять тоже не след, и потому очень важен прогноз, что там, впереди – дождь, порывы ветра или налипание мокрого снега на провода. Моделирование, бесспорно, не есть привилегия литературы. Конструкторы и генштабисты, генетики и мелиораторы тоже стараются представить, что выйдет из поворота рек, включения в картошку мясного гена или новой военной доктрины. Но результаты подобного моделирования зачастую неизвестны никому, кроме узкого круга профессионалов, а то и вовсе засекречиваются из соображений коммерческой или даже государственной безопасности. Не то дело - писатель. Публичность – непременный атрибут его работы, чем больше людей о ней узнают, тем лучше. Писатель без читателя, что свеча без мотора. Искру дает. А толку ноль.

Наука зачастую дает прогноз погоды на вчера. Вчерашний день помнят и знают, и потому выходит ясно и понятно. Фантастика – если она действительно фантастика – оперирует понятиями непривычными, и потому иногда кажется, что пишут о полном вздоре, ереси, например, о Плоском Мире. Но ведь и система Коперника казалась ересью.

И если вдруг попадается книга о человеке-невидимке, планете обезьян или о Новом Исходе, иногда стоит эту книгу хотя бы полистать. Вдруг всё это – о нас?