Глава 1.

Это был плохой вечер, и когда он собрался лететь домой, у него завязался ужасный спор с машиной.
— Мистер Сад, вы не можете управлять мной в таком состоянии. Прошу вас включить автопилот и пересесть на заднее сидение.
Пит Сад устроился за рулем и, стараясь выговаривать слова как можно отчетливее, произнес:
— Слушай, я в норме. На самом деле стаканчик виски делает человека еще более бдительным и осторожным. Поэтому хватит болтать ерунду.

Глава 1. Меня почему-то не расстреляли.

Когда меня повели расстреливать, то каким-то внутренним чутьём я понял, что мои палачи немножко нервничают. Может быть, из-за того, что на мне была военная форма и погоны со знаками различия подполковника национальной армии. Тем не менее, дыхание моё участилось, а во рту появился неприятный кисловатый привкус. Первый признак волнения переходящего в страх. Да, было очень страшно. Я не пытаюсь сделать из себя какого-то супермена. И не верю тем людям, которые рассказывают о своих военных подвигах с какой-то бравадой и хвастаются тем, что им страх не почем. Я много раз находился в боевой обстановке, когда ты стреляешь, и в тебя стреляют, и в любой момент ты можешь погибнуть. Как правило, всегда в такой обстановке тебя сопровождает чувство страха за свою жизнь. Но главное в такой ситуации это не впадать в прострацию и владеть собой, четко контролировать ситуацию и стараться любыми средствами выжить.

* * *

Одень душу перьями. Пухом и перьями. Пухом укрой землю – так мягче падать.
Одень душу перьями. Белыми, черными, серыми… Не всё ли равно, какими? Может быть, так - она научится летать?
Одень душу перьями. Как? Не подумала. Неужели придется крепить их воском? Горячий воск белым снегом застывает в ладонях. Не успела. Мне холодно.
Боже, как холодно. Где мои перья?

* * *
1

Жил-был … Ангел. И звали его… А не всё ли равно, как его звали? Достаточно сказать, что он - Ангел. Достаточно того, что он был. И, наверное, где-то есть и сейчас. Вот только где он, никому доподлинно не известно. Говорят, он отрёкся от Света и ушёл во Тьму. Говорят, он покинул Тьму, но не вернулся к Свету. Говорят, он бросил вызов самой Смерти. Говорят, говорят, говорят… Немного найдётся Ангелов, ставших легендой. Не много найдётся легенд, которые шёпотом передают из уст в уста. И это - одна из них.

День первый.

- Твою мать! – резко по тормозам, - Мать твою! - пулей из машины.
Человек лежит на земле, лицом вниз. Падаю перед ним на колени, осторожно дотрагиваюсь до облаченного в черную куртку плеча.
- Эй?
Молчание.
Тяну черное плечо на себя, переворачивая человека на спину: мертвенно-бледное лицо, очень короткие темные волосы, ссадина на лбу.
- Э-эй! – осторожными хлопками по бледным щекам. - Ты живой?

Сегодня паршивый день, на душе скребут кошки, а в голове мысли, словно чьи-то шупальцы, появляясь, делают больно – невыносимо больно. Я вернулся с кладбища всего три часа назад и стараюсь, хоть как-то, прийти в себя, если, это вообще возможно… Сейчас я нахожусь в том состоянии, которое можно без излишних словесных выкрутасов назвать одним единственным словом – ад. Состояние душевного ада, когда невыносимые муки загрызают заживо изнутри и никакие материальные блага не в состоянии изменить хоть что-либо в этом внутреннем кошмаре, в этом убийственном самопоедании с непокидающим чувством собственной и, к сожалению, непоправимой вины…

Эдди Харвей прослыл среди приятелей великим выдумщиком и фантазёром. Вечно удивлял их необыкновенными рассказами об удивительных, будто бы с ним самим случившихся историях. Мало кто верил ему, но слушали с превеликим удовольствием. Никто так красочно, как Эдди, не умел рассказывать.
Однажды солнечным воскресным днём Эдди появился во дворе с маленьким беспородным щенком на руках. Щенок мило поводил по сторонам большими печальными глазами, и тихонечко поскуливал. Девчонки принялись дружно умиляться над собачкой, мальчишки снисходительно смотрели на них и на Эдди.

Нехотя, будто после бессонной ночи, из-за сопки выглянуло ржавое солнце и, не удержавшись, полыхнуло, заливая ровным светом низину, распластавшуюся огромным покрывалом на всем пространстве от гряды опаленных сопок до узкой ленты степной реки, лениво петлявшей в отдалении. Тихой умиротворенностью веяло от этого края, открытого всем ветрам, но, почему-то, забытого ими. Пожухлые степные травы, темно-бурыми клочками торчавшие из скудной, окаменевшей, потрескавшейся земли, придавали окружающему ландшафту неприглядное, унылое выражение. Выскочив на покрытый редковатыми пепельно-серыми кустиками полыни пригорок, суетливый суслик привстал на задние лапки, чтобы получше разглядеть небольшой яйцеобразный предмет темно-каштанового цвета, тускло мерцающий в лучах восходящего солнца. Настороженно повертев трепещущей бусинкой заостренного носика, недовольно фыркнул и шустро юркнул в еле приметную для постороннего глаза норку.

ПРОЛОГ

Техасский олень, дремавший в тиши ночной саванны¹, вздрагивает, услышав топот лошадиных копыт.
Но он не покидает своего зеленого ложа, даже не встает на ноги. Не ему одному принадлежат эти просторы - дикие степные лошади тоже пасутся здесь по ночам. Он только слегка поднимает голову - над высокой травой показываются его рога - и слушает: не повторится ли звук?
Снова доносится топот копыт, но теперь он звучит иначе. Можно различить звон металла, удар стали о камень.