«Гоголь. Вечера. Часть I» (Центр им. Мейерхольда)
Едва ли не половина присутствующих в зале - студенты. Собралась именно та публика, которая в Панкова и его SounDramу влюблена давно, преданно и, надо сказать, со взаимностью. Они - довольно желанны, восприимчивы и замирают с первыми звуками спектакля и потом долго и страстно аплодируют после окончания действа. Это именно те зрители, о которых любому театру в пору мечтать, и для которых важна не просто авангардность самой формы, а совершенная новизна восприятия, огромный размах замысла, повторённый точностью деталей.
Немного о вчерашнем спектакле.
Сила звука и сила чувства просто невероятная. На глазах был сотворён обряд, где не было деления на обыденное и священное, где каждый из исполнителей то милуется, то прощается, а озорство здесь сродни ритуальному убийству, и обычный украинский хутор вдруг становится мировой деревней и где-то рядом с ним растёт то дерево, по которому Господь сходит на землю. Патриархальность без какой бы то ни было замшелости, этнографичность без примитивной местечковости. Широта, с которой Панков умеет открыть путь в гоголевский мир, где-то сродни балканским мотивам Павича и Кустурицы. Это тот же миф - как всегда, универсальный в своём основном уроке, который преподносится людям и неповторимый в своих драматургических поворотах. Любовь, испытание, загробная дарительница-русалка - и где-то фоном напевная проза, которую заучена нами ещё со школы: «знаете ли вы украинскую ночь…»
Панков гениально ощущает ритмику молитв и заплачек. Одни и те же фразы могут многократно повторяться, перебиваться общим хором, создавая рвущуюся мелодию, порою жуткую до дрожи, как например в той сцене, где утопленница просит у героя: «Парубок, найди мне мачеху…» И когда в конце представления все снова усаживаются за общий стол, тишина вознаграждает певших, игравших, плясавших, слушавших, и всех одержимых этой до глубины души народной музыкой народного праздника. Потому что и ранний Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки», и сам Панков - это медиаторы вечного конфликта между будничным и праздничным, это волшебники, открывающие нам глаза и делающие чутким наш слух, погрузив нас в стихию первозданного.
zenzinich
Сила звука и сила чувства просто невероятная. На глазах был сотворён обряд, где не было деления на обыденное и священное, где каждый из исполнителей то милуется, то прощается, а озорство здесь сродни ритуальному убийству, и обычный украинский хутор вдруг становится мировой деревней и где-то рядом с ним растёт то дерево, по которому Господь сходит на землю. Патриархальность без какой бы то ни было замшелости, этнографичность без примитивной местечковости. Широта, с которой Панков умеет открыть путь в гоголевский мир, где-то сродни балканским мотивам Павича и Кустурицы. Это тот же миф - как всегда, универсальный в своём основном уроке, который преподносится людям и неповторимый в своих драматургических поворотах. Любовь, испытание, загробная дарительница-русалка - и где-то фоном напевная проза, которую заучена нами ещё со школы: «знаете ли вы украинскую ночь…»
Панков гениально ощущает ритмику молитв и заплачек. Одни и те же фразы могут многократно повторяться, перебиваться общим хором, создавая рвущуюся мелодию, порою жуткую до дрожи, как например в той сцене, где утопленница просит у героя: «Парубок, найди мне мачеху…» И когда в конце представления все снова усаживаются за общий стол, тишина вознаграждает певших, игравших, плясавших, слушавших, и всех одержимых этой до глубины души народной музыкой народного праздника. Потому что и ранний Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки», и сам Панков - это медиаторы вечного конфликта между будничным и праздничным, это волшебники, открывающие нам глаза и делающие чутким наш слух, погрузив нас в стихию первозданного.
zenzinich
Компания "Sun City"
По материалам газеты The Prague Post