Ночным разговорам посвящается…
Ты слишком уверен в своих руках.
Ты думаешь, хватит сил
Нажатьем ладони бросать меня в прах
гостеприимных могил.
И ты уверен в своих правах
Увенчивать и свергать.
Ты хочешь быть богом
хотя бы в словах,
огнем заливая снега.
Но, знаешь, твоя рука не сильней
той, что хранит меня,
и я, повинуясь одной лишь ей
стою, не боясь огня;
и я, лишь ей покоряясь одной,
спокойно встречу твой взгляд.
Мне жизнь возвратят за той стеной,
Где вечно сияет сад…
/Т.Хмельник/
Ты слишком уверен в своих руках.
Ты думаешь, хватит сил
Нажатьем ладони бросать меня в прах
гостеприимных могил.
И ты уверен в своих правах
Увенчивать и свергать.
Ты хочешь быть богом
хотя бы в словах,
огнем заливая снега.
Но, знаешь, твоя рука не сильней
той, что хранит меня,
и я, повинуясь одной лишь ей
стою, не боясь огня;
и я, лишь ей покоряясь одной,
спокойно встречу твой взгляд.
Мне жизнь возвратят за той стеной,
Где вечно сияет сад…
/Т.Хмельник/
Ласточки резали небо на уровне девятого этажа. Я сидела на подоконнике и вежливо звала дождь. Внизу люди торопились добежать до дома прежде, чем их настигнут холодные капли. Солнце неохотно пряталось за огромным розово-серым облаком и лениво выключало свои лучи – каждый по очереди, как люди выключают свет во всех комнатах, когда идут ко сну.
Я допила холодный мате из желтой чашки и долго смотрела вниз: людей уже совсем не было, - все попрятались, как улитки, в свои жалкие убежища. Сколько их, людей? Сколько их живет в этой шестнадцатиэтажке – слева, справа, снизу и сверху от меня? Больше тысячи! И каждое утро в одинаковое время они просыпаются и идут на работу, как муравьи ползут группками к метро, а там пытаются втиснуться в переполненный вагон. Каждый вечер, вернувшись после трудового дня, они ссорятся и бьют посуду, а потом в молчании смотрят вечерние новости. А я живу среди них, - не хожу на работу, не езжу в метро, не устраиваю семейных скандалов и не смотрю телевизор. Я просто сижу на подоконнике на девятом этаже, свесив ноги вниз, пью холодный мате, а потом…
Потом возникает непреодолимый порыв: выбросить пустую чашку в окно. И я протягиваю руку с чашкой и просто разжимаю пальцы. И вот она летит – такая красивая, такая желтая, как Солнце, нет, как последний солнечный блик перед дождем. Я закрываю ладонями уши и накрепко закрываю глаза, чтобы не видеть и не слышать, как любимая чашка перестала существовать.
Ее больше нет. А, может, никогда и не было. Может, я придумала все это, чтобы вечер не выдался таким скучным… Я жду, когда дождь с яростью обрушится на этот город. Я жду. Я обещала себе, что так будет, да, я читала книжку про потопы, значит, - будет дождь… вот, он уже посылает мне свой неповторимый запах.
???
Он не может оставить меня в покое. Подсознательно я не даю ему это сделать. Он звонит каждую ночь, а я не беру трубку, лишь иногда могу ответить и сказать, что я сплю, я устала. И тогда он злится. Он очень злится. И я знаю, что это опасно, он может натворить что угодно. Но я не реагирую на его сообщения. Последний раз я разговаривала с ним несколько дней назад. Он, как всегда, позвонил поздно ночью и спросил, люблю ли я его. Я ответила «нет» и думала, что он тут же бросит трубку, но видимо ему было слишком радостно оттого, что я наконец-то ответила на его звонок, и он продолжал свой монолог:
- Запомни, - говорил он, - я тебя найду, где бы ты ни была, я тебя найду, с кем бы ты ни была, и я украду тебя, украду тебя у всех и у этого мира, ты будешь со мной, девчоночка, да-да, запомни мои слова, ты будешь со мной, потому что ты – моя составляющая часть, ты единственная, кто меня понимает, и поэтому я никогда тебя не отпущу, никогда не отпущу, слышишь!…
Да. Я слышу. Я слышу это в миллионный раз. И молчу. Так спокойно молчу, зная, что это его злит.
- Ты – моя паранойя! - продолжал он. - Ты - моя вечная загадка, ты – моя говорящая птица. Я видел вчера тебя во сне. Серьезно. Я загадал, чтобы мне приснилась судьба. И приснилась ты. Ты была большой говорящей птицей. Все меня катала. Все меня катала…
Я улыбаюсь. Он такой наивный. Он совсем еще маленький. И мне его жалко. Да, я понимаю все его слова, и кроме того, - я знаю, что все его слова – сущая правда, потому что действительно только я могу понять его сумасшедшую суть, но уже так поздно, так поздно, уже ничего не поделать, всё, он давным-давно меня потерял, давным-давно мы потеряли друг друга, но я знаю, что этому не будет конца пока я сама не обрежу все нити… Но я не делаю этого. И не хочу. Я все чего-то жду. И терзаю наши души…
Я делаю так, потому что он верит, что я сделаю иначе…
Вечером, уже после дождя, я спустилась со своего девятого этажа, чтобы быть поближе к свежей мокрой земле. Она так стонала, она так стонала. Но я - никто, я не могу ее успокоить. Я только лишь попросила прощения за то, что несколько часов назад ударила ее чашкой.
Я решила прогуляться - просто кругами вокруг дома. И я думала о нём - о сумасшедшем мальчике с именем на букву А, о том мальчике, который для меня всегда останется маленьким голубоглазым существом, благодаря которому я повзрослела. И я вспоминала, как мы вместе когда-то ночью искупались в фонтане на городской площади, людей совсем не было, а нам было так весело, так весело, будто мы - беспечные воробьи, купающиеся в солнечной луже. Это было так давно, но я до сих пор помню, что я совсем промокла - мои голубые джинсы и белая майка набрали воды и отяжелели, потом, помню, пришлось их долго высушивать. Но это потом. А он,.. он так смеялся, он так смеялся, схватил меня на руки и нёс -всю мокрую - домой… А теперь он звонит каждую ночь, но я не беру трубку… Все дело в том, что мое Я разделилось на две части. Одна часть понимает, что всё это нужно резко оборвать, забыть, уничтожить. А другая часть - это память, которая держит все чувства в своем крепком кулаке, и его не разжать, не разомкнуть…
Я решила, что уже пора возвращаться домой, потому что сил думать об этом всём больше не было. Закат был очень красивый, - такой печальный, такой проникновенный. Я сидела на балконе и долго-долго смотрела на него. Пила мате, чашку за чашкой, и ждала, когда же наконец наступит ночь… и он позвонит снова…
Он позвонил. Он говорил так тихо-тихо, и звук его голоса был каким-то приглушенным.
- Где ты? - я спросила.
- Я под одеялом.
- А почему ты там?
- Это, чтобы мама не слышала, а то потом снова выговор будет.
Я подумала: всё ещё боится свою маму.
Он сказал:
- Ну что ты скажешь мне сегодня? Ты меня любишь?
С этого вопроса начинался каждый наш разговор. Я говорю ему:
- Я же тебе вчера ответила.
Он молчит, молчит, а потом:
- Понятно, значит - нет. Вот черт, я так и думал… Зачем я звоню… Все надеюсь, что ты передумаешь.
Казалось, что он разговаривает сам с собой. Я думаю, что скорее всего это и была его исповедь - каждую ночь ему было необходимо высказать всё то, что накопилось за день.
- Ты хоть когда-нибудь меня любила? - спрашивает он.
Я молчу, - не знаю, что ответить, поэтому он повторяет, теперь громче:
- Ты хоть когда нибудь любила меня, скажи?!
Я говорю:
- Не знаю.
И я действительно не знаю. Всё это так тяжело. Каждый раз, когда он звонит, у меня внутри что-то сжимается.
- Она не знает! - говорит он. - Нет, вы только послушайте - она не знает! Я тут каждую минуту ломаю себе голову этими проклятыми воспоминаниями, а она НЕ ЗНАЕТ!
Я говорю:
- Не говори “проклятыми”, они не проклятые, - наши воспоминания.
Он кричит:
- А какие же они, если они мне жить спокойно не дают?!
Я бросаю трубку. Ненавижу, когда он кричит. Всё, на сегодня хватит. Если он сейчас перезвонит, - не отвечу.
Я так думаю, а сама смотрю на телефон и жду, когда же он зазвонит, Он не звонит. Обиделся, наверное. Он такой обидчивый, - маленький, капризный мальчик. Ну, значит, наверное, сейчас напишет кокое-нибудь злобное сообщение, типа того, что я сука, испортила ему всю жизнь…
Нет. Не пишет. Чай остывает в желтой чашке, - я все-таки не выбросила ее сегодня, все-таки мне это привиделось… Это хорошо, ведь это ЕГО чашка, он пил из нее когда-то давно, два года назад, по-моему…
Я допила холодный мате из желтой чашки и долго смотрела вниз: людей уже совсем не было, - все попрятались, как улитки, в свои жалкие убежища. Сколько их, людей? Сколько их живет в этой шестнадцатиэтажке – слева, справа, снизу и сверху от меня? Больше тысячи! И каждое утро в одинаковое время они просыпаются и идут на работу, как муравьи ползут группками к метро, а там пытаются втиснуться в переполненный вагон. Каждый вечер, вернувшись после трудового дня, они ссорятся и бьют посуду, а потом в молчании смотрят вечерние новости. А я живу среди них, - не хожу на работу, не езжу в метро, не устраиваю семейных скандалов и не смотрю телевизор. Я просто сижу на подоконнике на девятом этаже, свесив ноги вниз, пью холодный мате, а потом…
Потом возникает непреодолимый порыв: выбросить пустую чашку в окно. И я протягиваю руку с чашкой и просто разжимаю пальцы. И вот она летит – такая красивая, такая желтая, как Солнце, нет, как последний солнечный блик перед дождем. Я закрываю ладонями уши и накрепко закрываю глаза, чтобы не видеть и не слышать, как любимая чашка перестала существовать.
Ее больше нет. А, может, никогда и не было. Может, я придумала все это, чтобы вечер не выдался таким скучным… Я жду, когда дождь с яростью обрушится на этот город. Я жду. Я обещала себе, что так будет, да, я читала книжку про потопы, значит, - будет дождь… вот, он уже посылает мне свой неповторимый запах.
???
Он не может оставить меня в покое. Подсознательно я не даю ему это сделать. Он звонит каждую ночь, а я не беру трубку, лишь иногда могу ответить и сказать, что я сплю, я устала. И тогда он злится. Он очень злится. И я знаю, что это опасно, он может натворить что угодно. Но я не реагирую на его сообщения. Последний раз я разговаривала с ним несколько дней назад. Он, как всегда, позвонил поздно ночью и спросил, люблю ли я его. Я ответила «нет» и думала, что он тут же бросит трубку, но видимо ему было слишком радостно оттого, что я наконец-то ответила на его звонок, и он продолжал свой монолог:
- Запомни, - говорил он, - я тебя найду, где бы ты ни была, я тебя найду, с кем бы ты ни была, и я украду тебя, украду тебя у всех и у этого мира, ты будешь со мной, девчоночка, да-да, запомни мои слова, ты будешь со мной, потому что ты – моя составляющая часть, ты единственная, кто меня понимает, и поэтому я никогда тебя не отпущу, никогда не отпущу, слышишь!…
Да. Я слышу. Я слышу это в миллионный раз. И молчу. Так спокойно молчу, зная, что это его злит.
- Ты – моя паранойя! - продолжал он. - Ты - моя вечная загадка, ты – моя говорящая птица. Я видел вчера тебя во сне. Серьезно. Я загадал, чтобы мне приснилась судьба. И приснилась ты. Ты была большой говорящей птицей. Все меня катала. Все меня катала…
Я улыбаюсь. Он такой наивный. Он совсем еще маленький. И мне его жалко. Да, я понимаю все его слова, и кроме того, - я знаю, что все его слова – сущая правда, потому что действительно только я могу понять его сумасшедшую суть, но уже так поздно, так поздно, уже ничего не поделать, всё, он давным-давно меня потерял, давным-давно мы потеряли друг друга, но я знаю, что этому не будет конца пока я сама не обрежу все нити… Но я не делаю этого. И не хочу. Я все чего-то жду. И терзаю наши души…
Я делаю так, потому что он верит, что я сделаю иначе…
Вечером, уже после дождя, я спустилась со своего девятого этажа, чтобы быть поближе к свежей мокрой земле. Она так стонала, она так стонала. Но я - никто, я не могу ее успокоить. Я только лишь попросила прощения за то, что несколько часов назад ударила ее чашкой.
Я решила прогуляться - просто кругами вокруг дома. И я думала о нём - о сумасшедшем мальчике с именем на букву А, о том мальчике, который для меня всегда останется маленьким голубоглазым существом, благодаря которому я повзрослела. И я вспоминала, как мы вместе когда-то ночью искупались в фонтане на городской площади, людей совсем не было, а нам было так весело, так весело, будто мы - беспечные воробьи, купающиеся в солнечной луже. Это было так давно, но я до сих пор помню, что я совсем промокла - мои голубые джинсы и белая майка набрали воды и отяжелели, потом, помню, пришлось их долго высушивать. Но это потом. А он,.. он так смеялся, он так смеялся, схватил меня на руки и нёс -всю мокрую - домой… А теперь он звонит каждую ночь, но я не беру трубку… Все дело в том, что мое Я разделилось на две части. Одна часть понимает, что всё это нужно резко оборвать, забыть, уничтожить. А другая часть - это память, которая держит все чувства в своем крепком кулаке, и его не разжать, не разомкнуть…
Я решила, что уже пора возвращаться домой, потому что сил думать об этом всём больше не было. Закат был очень красивый, - такой печальный, такой проникновенный. Я сидела на балконе и долго-долго смотрела на него. Пила мате, чашку за чашкой, и ждала, когда же наконец наступит ночь… и он позвонит снова…
Он позвонил. Он говорил так тихо-тихо, и звук его голоса был каким-то приглушенным.
- Где ты? - я спросила.
- Я под одеялом.
- А почему ты там?
- Это, чтобы мама не слышала, а то потом снова выговор будет.
Я подумала: всё ещё боится свою маму.
Он сказал:
- Ну что ты скажешь мне сегодня? Ты меня любишь?
С этого вопроса начинался каждый наш разговор. Я говорю ему:
- Я же тебе вчера ответила.
Он молчит, молчит, а потом:
- Понятно, значит - нет. Вот черт, я так и думал… Зачем я звоню… Все надеюсь, что ты передумаешь.
Казалось, что он разговаривает сам с собой. Я думаю, что скорее всего это и была его исповедь - каждую ночь ему было необходимо высказать всё то, что накопилось за день.
- Ты хоть когда-нибудь меня любила? - спрашивает он.
Я молчу, - не знаю, что ответить, поэтому он повторяет, теперь громче:
- Ты хоть когда нибудь любила меня, скажи?!
Я говорю:
- Не знаю.
И я действительно не знаю. Всё это так тяжело. Каждый раз, когда он звонит, у меня внутри что-то сжимается.
- Она не знает! - говорит он. - Нет, вы только послушайте - она не знает! Я тут каждую минуту ломаю себе голову этими проклятыми воспоминаниями, а она НЕ ЗНАЕТ!
Я говорю:
- Не говори “проклятыми”, они не проклятые, - наши воспоминания.
Он кричит:
- А какие же они, если они мне жить спокойно не дают?!
Я бросаю трубку. Ненавижу, когда он кричит. Всё, на сегодня хватит. Если он сейчас перезвонит, - не отвечу.
Я так думаю, а сама смотрю на телефон и жду, когда же он зазвонит, Он не звонит. Обиделся, наверное. Он такой обидчивый, - маленький, капризный мальчик. Ну, значит, наверное, сейчас напишет кокое-нибудь злобное сообщение, типа того, что я сука, испортила ему всю жизнь…
Нет. Не пишет. Чай остывает в желтой чашке, - я все-таки не выбросила ее сегодня, все-таки мне это привиделось… Это хорошо, ведь это ЕГО чашка, он пил из нее когда-то давно, два года назад, по-моему…
Все мы в зеркале славные …
